Судьба идеи концепта в Новое время

Уже в XVI в., в веке победы номинализма, соответственно усиленного внимания к проблеме индивидуации (особенно в философии «второй схоластики», прежде всего у Суареса) физиологическая метафора К. «слиплась» с понятием. В философии Нового времени К. был замещен понятием, с его однозначностью и конвенциональной значимостью.

Ориентация на однозначное истинное знание, характерная для гносеологии Нового времени, привела к освобождению знания от всех коммуникативных связей, от включенности в коммуникативные (в том числе и речевые) контексты и задала лишь одну перспективу рассмотрения ментальных образований анализа обусловленности идей эмпирическим базисом (эмпиристская программа) или автономности теоретических идей относительно эмпирического базиса (рационализм). Концептуальные акты смыслопорождения и смыслопонимания не включались в горизонт гносеологического анализа.

Лишь Кант, обратившись к исследованию синтетических суждений априори и актов синтеза, прибегнул к разграничению conceptus communis, conceptus comparationis, conceptus cosmicus, conceptus ratiocinans, conceptus rationalis, conceptus ratiocinatus. Он использовал термины begreifen и verstehen для характеристики актов постижения и понимания.

Так, понятия разума служат, по его словам, для понимания понятий рассудка, и если они имеют объективное значение, то они называются правильно выведенными понятиями (concepti ratiocinati); если не имеют объективного значения, то они называются им умствующими понятиями (concepti ratiocinantes). Что такое «умствующее понятие»? Эта новая сущность появилась в результате стремления переводчика отказаться от слова «К.».

Кант рассматривает понятия как акты синтеза, подчиняющиеся и включающие в себя определенные правила, отличаемые им от законов и принципов. И хотя Кант анализирует познавательные акты вне стихии языка, как процедуры синтеза чистого рассудка и разума, отягощенные лишь аффицированием чувственности и ничем больше, все же Кант весьма ригористичен в употреблении старых и новых философских терминов.

Понятия разума, имеющие объективное значение, он называет conceptus ratiocinatus (рациональным пониманием), а понятия разума, которые не имеют объективного значения, conceptus ratiocinans (рационализирующим пониманием). В русском переводе вообще скрыто то, что речь идет об актах познания, скрыто их различие, а перевод первого как правильно выведенного понятия, а второго как умствующего понятия вообще не позволяет понять смысл этих терминов.

Перевод conceptus communis как общего понятия также неадекватен, поскольку речь идет о совместном понимании, а не о всеобщем понятии. Кант обращается к старому термину conceptus для того, чтобы подчеркнуть активность познавательных способностей: «познание является или интуитивным, или концептуальным». Синтез есть акт рассудка.
Наглядные представления чувственности должны быть соединены с самодеятельностью рассудка.

Эти три формы синтеза основаны на разделении трех способностей чистое созерцание, чистое воображение, чистый рассудок, кроме того, как показал М. Хайдеггер в работе «Кант и проблема метафизики», на различной роли времени в деятельности воображения в этих актах синтеза. Чистые рассудочные понятия он называет ноциями (Notion); их соединение представлено в суждениях, в их способах предикации.

Чистые понятия рассудка имеют характер онтологических предикатов суждений, на основе которых выявляются определенные категории. Чистое рефлектирующее понимание (conceptes reflectentes) репрезентировано в суждении и в самодеятельности рассудка, и эта самодеятельность ориентирована в суждении на отношения и служат правилам.

Рассудок и есть способность правил. Согласно Канту, объекты конституируются нами вне связи с какими-либо правилами или в соответствии с правилами, которые устанавливаются неустранимыми К., вплетенными в наши трансцендентальные способности. Без самодеятельности рассудка, или без его спонтанности, невозможно помыслить формы синтеза.

И хотя Кант стремился освободить мышление от его связанности с языком, все же, обратив внимание на процедуру синтеза или понимания многообразия различных представлений в едином акте познания, он вычленил чистые понятия синтеза, которые рассудок содержит в себе априори, на базе их синтеза в суждениях различного типа.

Поэтому и категории трактуются им как логические функции во всех возможных суждениях, а способность рассудка сводится к этим функциям. Иными словами, опосредованно, поскольку речь идет о дедукции категорий как логических функций из суждений, им осознается концептуальный характер познания, постигаемый в различных актах синтеза.

И хотя Гегель называл язык «первой внешней формой, которую сообщает себе человек», но все же это стихия, чужеродная для духа, который существует лишь под условием свободной духовности субъекта». Поэтому, очевидно, характеризуя спор реалистов и номиналистов, он прошел мимо концептуализма (причислив Абеляра к номиналистам).

Гегель рассматривал язык как стихию, нейтральную относительно познания, не входящую в число главных тем его философии, хотя Э.В. Ильенков и посвятил проблеме языка у Гегеля статью. Поэтому от этой стихии следует освободиться для того, чтобы постичь жизнь духа в его понятийных формах и в его понятийном движении, истину как характеристику безличного абсолютного духа.

Иными словами, У. Гамильтон, Ш.Х. Ходжсон обращаются к К. качестве чего-то дополнительного относительно перцепта, опять-таки анализируя и перцептивный опыт, и К. вне их связи с языком и вне их репрезентации в языке и речи.

Не приемля допущение некоего трансцендентального, безличного субъекта, он выдвигал в противовес обезличенному гносеологическому субъекту индивидуального субъекта, а в качестве познавательной формы К., возникающий на основе символизации интуиций.

Аскольдов делает акцент на индивидуальном статусе К., его генезисе в индивидуальном сознании, фиксируя момент, который обычно упускался во всех антипсихологистских, трансценденталистских учениях о сознании. И речь у него не идет о смешении содержания и актов сознания, как это считает И.М. Чуба-ров в своих комментариях к текстам Аскольдова, а о том, чтобы преодолеть гуссерлианский разрыв между актом и предметным содержанием, чтобы интерпретировать предметное значение как смыслопорождение, осуществляемое индивидуальным субъектом.

Но все же тот вопрос, который он задавал Гуссерлю: «Что же является связующим звеном между идеальными предметами и конкретностями восприятий и представлений?» так и остался вопросом и для него самого. Ответа на него он не смог дать, поскольку опять-таки строит вариант «мистического рационализма» вне всякой соотнесенности мышления и языка, актов мысли, предметного содержания или значений и речи.

Г. Шпет в незаконченной рукописи «Язык и смысл», написанной в середине 20-х гг. ХХ в., в специальных параграфах анализирует специфику понятия К. Он определяет К. как экстенсиональную характеристику понятия, т. е. связывает его с объемом понятий, с пустыми формами, независимыми от предметного значения: «Такое понимание формы, перерезающей нити, которые связывают ее постоянно текучими отношениями со знаниями, приводит к идее чисто внешней формы, устанавливаемой в результате искусственных приемов абстрагирующих акты мышления.

Для дальнейшего назовем такие понятия, имеющие в виду только объемные отношения, К., а соответствующие отношения концептуальными отношениями. Основные категории этих отношений: род, вид, класс и пр. суть концептуальные категории».

В противовес понятиям, которые для Шпета «полные, живые понятия, суть «осмысленные разумные формы», К., по его мнению, пусты и мертвы. И хотя Шпет занимался проблемами этнопсихологии и даже написал первую отечественную книгу по этнической психологии, все же его ориентация на однозначность понятий, на приоритетность понятийных форм является определяющей.

Поэтому он подчеркивает автосемантичность понятия, в отличие от синсемантической природы К., и отождествляет понятие со значением терминативного знака. Логика, пришедшая вместе с семантикой к различению экстенсиональных и интенсиональных контекстов, экстенсионала и интенсионала (Р.Карнап), перевернула взаимоотношение внешней и внутренней форм слова: то, что Шпет считал внешней формой слова, отождествляя его с К., стало считаться более глубинным смысловым слоем.

К. имеют, по его мнению, «неязыковую природу», поскольку можно допустить «существование К. таких вещей, которые не имеют имени ни в одном из ныне существующих языков». Тем самым Черч дает К. не психологистическое, а семантическое обоснование, связывая их со смысловым значением.

Такая трактовка К. сложилась у Черча не без влияния Р. Карнапа в ходе их переписки в 1943 г. Черч проводит различие между предметным значением и смысловым значением формы, последнее определяется «концептом некоторого значения переменной χ и совпадает со смыслом выражения, получаемого из формулы при подстановке в нее вместо всех вхождений χ произвольного имени, смыслом которого является этот концепт». Однако трактовка Черча отличается от интерпретации К. у Р. Карнапа.

Этот метод им был назван методом экстенсионала и интенсионала. Для него К. это значение термина, относящегося к метаязыку, который говорит о семантической системе. По его определению, «термин «концепт» будет употребляться здесь как общее обозначение для свойств, отношений и тому подобных объектов (включая индивидные концепты… и функции, но не суждения).

Для этого термина особенно важно подчеркнуть то обстоятельство, что он не должен пониматься в психологическом смысле, то есть как относящийся к процессу воображения, мышления, понимания и т. п., он скорее должен пониматься как термин, который относится к чему-то объективному, находящемуся в природе и выражаемому в языке десигнатором, не имеющим формы предложения».

В противовес психологистическому истолкованию значения языковых выражений и К., Карнап дает логическую интерпретацию К. и понятия, связанную с различением экстенсионала и интенсионала, объектного языка и метаязыка.

Такова линия в логике, которая вместе с семантикой привела к различению двух уровней слова предметного содержания и смыслового значения, понятия и К., экстенсионала и интенсионала и соответственно двух теорий теории референции и теории смысла, где смысл выражений все более и более ставится в зависимость от коммуникативных аспектов и от употребления языка.